От автора, если кому-то интересно мнение о фесте МастеровНе хочу писать об итогах, они были... предсказуемы. Мои поздравления тем, кто выиграл, официальная таблица баллов есть в игровом дневнике, и на форуме. Я, и те, кому я желала победы, там также есть, и на очень неплохих местах. Но. Я разочарована. Вовсе не тем, что не попал текст, который кое-кто считал лучшим, а я считала честным. Это было мое решение, и чем оно обусловлено - неважно. И даже не тем, что везде вошла в тройку, но выиграла лишь в одной номинации. Нет. Это все ерунда. Мне не к лицу соперничать с детьми, это смешно.))
Лишь жаль тех, кто писал гадости в теме, любезно открытой кем-то из мастеров. Не стыдно за текст, и не обидно слышать критику, неважно, насколько она обоснована. Меня в принципе не задевает все это. Просто очень жаль, именно жаль, когда кто-то ругает моих героев. Не стиль, ошибки, или сюжет. А именно суть. Потому что я не играю. Если пишу, значит чувствую так, и уверена в том, что говорю. Не моя вина, что снять маску я могу лишь в играх. И если кто-то сбежит - что же, отрицательный результат - тоже результат.
Просто - не говорите, что любите меня, если ненавидите мои истории. Если не по душе подобное, не читайте, Ваше право. Но не говорите автору, что "стиль прекрасный, а герои - сволочи, как ты можешь сочинять такое". Потому что в них - моя душа. А вовсе не в кошачьих улыбках стиле. Мне хватает ума внешне быть в социуме. Но внутри я - другая. И сама по себе. Всегда. Хоть и не кошка. Прошу простить за сей прискорбный факт, дамы и господа.)) Хотя ничуть не жаль. Никого. Как говорится - или смиритесь, или... выход есть всегда. Только входа потом не будет. Увы, не считаю нужным прощать. Особенно - наглую ложь. Видно же... как дети, право слово.))
День, когда сам Господь не велел работать. Осень на исходе, большинство дел более или менее благополучно завершены к Покрову, и нет необходимости куда-то ехать, не нужно писать бесконечные отчеты архиепископу.
Кардинал не мог даже припомнить, когда за последние пять недель выдавался подобный свободный день. Впрочем, безделье не улучшало настроения, напрочь испорченного погодой. Серое небо было таким низким, что, казалось, тоскливая пелена лежит над самой крышей аббатства. С утра шел, или, скорее, моросил, противный дождь. Слишком теплый для середины ноября, слишком бесцветный... ненастоящий. Странная, поддельная осень. Тяжелая и непредсказуемая пора, настолько, что с течением времени все сложнее было переживать подобные дни, ожидая первого снега... впрочем, здесь он не выпадал вовсе.
Днями напролет в кабинете было сумрачно, и у Винценцо складывалось впечатление, что весь мир перестал быть реальностью, выцвел, как старая фреска, затерялся в небытие, между Адом и Раем. Потерянность во времени давила на плечи... словно змея, застрявшая в дверной щели, мужчина не мог понять, что делать - идти вперед, или назад? Или оставаться на месте? Но бездействие было единственным, на что кардинал не был способен. Смирение было ему не присуще, он не понимал - зачем, и, главное - как можно опускать руки? Нет. Нужно двигаться к цели. В любой ситуации. При любой погоде. Иначе...
точно читать дальше?Винценцо посмотрел на подоконник, туда, где горела на кованой подставке свеча. Подрагивающее пламя немного разгоняло сумерки в комнате. Мужчина подошел ближе, задумчиво провел ладонью почти вровень. Огонек заметался, как загнанный в угол зверек. Кардинал чуть заметно усмехнулся, пристально поглядев, и сжал ладонь. Свеча погасла, за доли секунды не успев обжечь убившего ее человека, не успев даже опалить прочную перчатку. Лишь тонкий дымок разлился горечью, колечками взлетел к потолку, и в комнате стало совсем темно.
Винценцо закрыл глаза. Перед внутренним зрением проплыл город, где жил раньше мужчина, величественные Альпы, искрящиеся на солнце ледяные отроги прибрежных скал, и просторные долины, укрытые холодной, пушистой пеленой.
Как же хотелось вновь оказаться там... где даже небо намного ярче, чем тут. Хотелось снега, чистого и безмятежного. Хотелось покоя.
Но за окном была осень, грязь и бесконечный дождь.
"Господи, когда же придет конец этой мерзости?" - кардинал отвернулся, со вздохом зажег свечу. Пламя на подоконнике радостно ожило, разгоняя сумрак. Винценцо внимательно наблюдал за его танцем, раздумывая над тем, какую из недочитанных книг стоит поискать на полках.
Но едва он припомнил о том, что вчера хотел посмотреть, его отвлекли звуки, донесшиеся с улицы. Кто-то крикнул - пронзительно, совсем не по человечески. Заругался старый конюх, человек расслышал его бормотание, что-то вроде "глупый мальчишка" и "опять притащил какую-то..." Тихий голос шепотом уговаривал его не сердиться. Снова крик. И все смолкло.
Кардинал удивленно приподнял бровь, обернувшись к окну, и распахнул раму.
- В чем дело, Беппо? Что у вас там стряслось? - строго поинтересовался он.
Слуга от неожиданности вздрогнул, не сразу найдясь с ответом. Впрочем, объяснения не требовались. Едва взглянув на насквозь промокшего парня, стоящего посреди двора, рядом с ним, Винченцо без труда догадался, что произошло. Куртки на госте не было, точнее - он держал ее в руках, прикрывая рукавом какой-то серый комок, в котором угадывался острый клюв неведомой птицы.
Услышав голос кардинала, парень резко обернулся. Улыбка мелькнула на губах, словно опередив все иные мысли, но тут же погасла, сменившись учтивым поклоном.
- Мэтр Винценцо? Прошу прощения, что не предупредил заранее, но вы ведь не будете против, если этот сокол поселится в сарае? - слегка виновато спросил он, с надеждой взглянув на человека, и тут же пояснил, предвосхищая вопросы - Он родился со сломанным крылом, и не мог летать, когда я нашел его в соколятне мессира Бенцони... если бы добрый Альехо не разрешил мне забрать этого птенца, другие соколы заклевали бы его, -
"И правильно сделали", - хотелось договорить Винценцо.
Но кардинал лишь покачал головой, равнодушно пожав плечами:
- Нет, разумеется. Забота о сирых и убогих угодна Господу, и если ты пообещаешь, что это не будет мешать занятиям, можешь оставить бедную птицу у нас, - спокойно ответил он.
Мальчишка просиял, обрадованно кивая:
- Конечно не будет! Я сам стану его кормить, рано утром, и выпускать подышать воздухом на закате! Спасибо вам, мэтр Винченцо!
Кардинал слегка кивнул в ответ, мимолетно улыбнувшись, и парень улыбнулся тоже, так искренне и радостно, что на душе защемило от досады.
"Вероятно, он решил, что мои слова были похвалой, и я доволен его милосердием... Боже, какой бред", - нахмурившись, с неудовольствием подумал Винченцо.
В Бога он никогда не верил. Точно также, как и в милосердие.
Слова молитв и псалмы месс, исповедь, и причастие, крещение, и похороны - все это была лишь театральная игра, замшелые древние ритуалы, заученные наизусть тексты, и сросшиеся с кожей маски.
"Когда-нибудь ты поймешь, мой мальчик... если бы я искренне верил в то, что говорили наставники, то не стал бы в двадцать восемь лет кардиналом. Спустя девять лет я уверился, Ватикан - такое же гнездо змей, как и любой властный двор. Чистые душой прозябают в нищете и глухомани, где- нибудь в далекой провинции... где им и место", - мужчина саркастично усмехнулся.
Он предусмотрительно отступил в тень портьеры, и теперь парень его не замечал. Но кардинал видел все, несмотря на заметно испортившееся в последние годы зрение.
То, как осторожно человек касается серых перьев, стирая платком кровь. Намного аккуратнее, чем требовалось для того, чтобы просто помочь.
То, что не обращает внимания на дождь, следя лишь за тем, чтобы птица была укрыта навесом. Можно оставить ее ненадолго, переодеться в сухую одежду. Но парень и не думает.
То, как открыто и просто, без обычно сдержанно-почтительной маски он переговаривается с решившим помочь, несмотря на ворчание Беппо - старый слуга давно полюбил мальчика, и искренне жалел птицу.
То, как ласково он разговаривает с соколом, и тот на самом деле успокаивается, словно поверив, что ему не причинят зла.
"Жаль, что ты, будучи так талантлив во многом, по наивности совершенно не пользуешься тем, что дано тебе свыше, - с грустью покачал головой Винченцо, и тут же усмехнулся чему-то своему - Впрочем, настоящие таланты - от Дьявола, именно таланты, а вовсе не грехи".
Кардинал можно было бы счесть виновным во многих грехах, если бы кто-то посмел заикнуться о подобном открыто. Но даже самый злорадный человек никогда ранее не смог бы обвинить его в самом страшном из смертных грехов - зависти.
Винченцо всегда был слишком горд, чтобы завидовать. Кому бы то ни было - первому богачу города, любимцу дам, королевскому менестрелю, или даже самому Папе Римскому.
"Но теперь я завидую... обычной серой птице, глупому соколу, что так никогда и не поднимется в небо, так он слаб. Но я завидую ему, настолько, что с превеликим удовольствием свернул бы шею. Потому что ты его любишь. Потому что мне... никогда не стать птицей. А ты любишь соколов... какая упрямая, наивная птица!" - о найденном птенце ли был горький упрек? Кто знает.
Но словно почувствовав холодную, слепую ярость, исходящую от человека, сокол вдруг забился в руках, пронзительно закричал. Парень оглянулся на окно, - ничего, лишь занавесь колыхнулась, вероятно - от ветра.
- Тише, тише, все хорошо... я здесь, я с тобой, хороший мой, любимый сокол... никто тебя не тронет, обещаю, - стараясь успокоить, вновь зашептал он.
Незаметно поморщившись, мужчина бесшумно закрыл окно, отойдя к столу. Он не выносил громкие звуки и глупые речи. Особенно, обращенные к птицам.
"Какой бред... насмешка судьбы. Впрочем, к Дьяволу".
Почти до полудня Винценцо машинально пролистывал принесенные слугой письма, не глядя кидая большую часть в камин, стараясь не прислушиваться к звукам с улицы.
Через час парень ушел со двора.
Через год - из жизни кардинала.
С тех пор в аббатстве запрещено было держать ручных птиц. Мэтр Винченцо ненавидел их, настолько, что не находил в себе сил прикоснуться ни к одной пернатой твари.
С тех пор перья, которыми кардинал подписывал бумаги, по его приказу ковались из серебра и черненой стали.
С тех пор "никогда" - равнялось "навсегда", а "когда-нибудь" - стало недостижимой мечтой.
С тех пор в аббатстве Делла Конти годы напролет стояла поздняя осень, и весна не заглядывала на мощеный камнем двор
Никогда
не вернешься, но однажды...
Придешь под утро, огонь на моем окне
Будет гореть, пусть тенью легло семь лет.
Все изменилось, меня уже, верно, нет.
Но мотыльки стремятся всегда на свет.
Жаль, темно - глаза не хотят служить,
Ты все тот же... или совсем иной?
С кем теперь? Пламя свечи дрожит.
Уже не мой, и не чужой... Стой.
До утра - оставь у ворот коня.
Только ночь, - просьба, или приказ.
Не важно. Не бойся, прошу, меня.
Я умер, ты видишь лишь тень сейчас.
Просто сядь. Жаль, не разжечь камин...
Нет вина, но есть цейлонский чай.
Ты из первых, а я, как всегда, один.
Ненавидишь... но хоть чуть-чуть скучал?
Взгляд в глаза. И хорошо, что слеп.
Мне не хватит снова забыться сил.
Лишь на миг коснуться руки... Нет?
Что ж... Я сам так всегда учил?
Да, наверно.
Ты помнишь, пожалуй, все.
Даже то, что я так давно забыл.
Когда оставил без слез свое.
И умер.
Но прежде тебя - *****.
(shadow of smile, the irony)
...Лучше считай - простил.
P.S. ...За окном пол-третьего - час немой.
В доме пусто, в доме всегда тишь.
Знать бы, ты... или сердцем уже другой?
Знать бы, что в молчанье .теперь. таишь...
(С)А.льваторе Винченцо
Вечер гаснет, тихо уходят вдаль.
Тени прошлого. Ночь заметает след
Несказанные слов, осеннего ветра печаль.
Чувства, что под запретом, люди, которых нет.
Утром птица вновь сорвалась на свободу,
Без крыла - на смерть. И как в бреду,
Я с тех пор, в грозу и непогоду,
Повторяю - "Не жалею, и не жду".
Но однажды возвратишься - слишком крепко
Нитью алого предзимнего заката
Связаны, пусть с ночи до рассвета
Мы летим по прежнему куда-то.
Вслед за солнцем, в те неведомые дали
Что манят на север капитанов.
Ночью корабли по ветру стали.
...Сокол раненый летел над океаном.
(С) Кадзу Масуми